Война в Украине показала критическую важность религиозной свободы в защите национальной идентичности и государственного суверенитета. В прямом смысле, война в Украине – это война за свободу, в том числе, и даже прежде всего, за свободу религиозную.
Украина демонстрирует последовательную приверженность такой модели, в которой свобода связана с мирным многообразием религиозной жизни, и готова жертвенно отстаивать этой образ жизни. Напротив, идеология «русского мира» пропагандирует «православное» однообразие и поощряет к агрессии против инакомыслящих и инаковерующих.
Тех, кто хотя бы немного знаком с историей России, привычка к православному рабству и нетерпимость к свободе другого вовсе не удивляет. Удивляет другое – что даже на фоне этой страшной войны многие лидеры общественного мнения Европы и США остаются в тени Кремля и в плену православной мифологии. Здесь работает не только российская пропаганда, здесь присутствует и разочарование в западном христианстве, усталость от свободы и ее противоречий, а также наивность в отношении таинственной, глубокой и древней русской духовности. Все эти факторы приводят к тому, что до сих пор в западных СМИ и научных публикациях повторяются безосновательные утверждения, что православная церковь в Украине подвергается жестоким гонениям, что Украина – это поле боя между традиционной православной духовностью и секуляризированным западным христианством, а Россия – последний оплот традиционных ценностей.
Миф о российской духовности, монополизированной и охраняемой российским православием, остаётся главным препятствием для адекватного понимания ситуации с религиозной свободой в регионе. Здесь логика простая, «железная», военная: если традиция российского православия считается аутентичной, то ее нужно защищать, в том числе ценой подавления всех иных традиций, которые руководство РПЦ называет неканоническими, еретическими, прозападными.
Большинство западных симпатиков российского православия не готовы идти так далеко и пытаются усидеть на двух стульях – совместить свою наивную зачарованность московским православием с политкорректными ссылками на религиозную свободу и толерантность. На практике же это служит оправданию войны – в этой наивной оптике война выглядит святой, в ней настоящее православие защищает свою свободу от тлетворного влияния запада, которое захватывает все новые канонические территории и угрожает самому существованию святой веры и святой Руси. Это Запад захватывает, а Россия «освобождает» свои исконные земли. Так миф об аутентичном российском православии становится источником и оправданием агрессии против Украины и ее религиозной свободы.
Соответственно, для разоблачения этой войны как преступной и вовсе не святой, нам необходимо проделать интеллектуальную и духовную работу по демифологизации российского православия, которое оказывается фейком, подделкой, лжехристианством.
Можно пойти и другим, более простым путем и сказать так: «святая вера», которая оправдывает войну против мирных соседей, уже в этой попытки оправдания зла показывает свой ложный характер. Можно пойти путем анализа богословских документов РПЦ и заявлений ее иерархов и показать их несовместимость с традицией первой Церкви и духом Евангелия, либо путем исторической деконструкции и показать подчиненность российского православия государству и его политическим интересам. Так или иначе, разоблачение мифа о российском православии как настоящем христианстве служит разоблачению этой войны как преступной по отношению к Украине, ее религиозной свободе и многообразию. И напротив, зачарованность российским православием превращает западных богословов, философов, политиков в адвокатов дьявола, в наивных пособников войны.
Даже во время войны на Западе продолжаются выходить многочисленные книги о чудесном возрождении православия в России. Не пора ли признать, что никакого возрождения православия не было? А что же было? Было возрождение интереса к православию, но было возрождения самого православия. Было возрождение интереса к церкви, но не было возрождения церкви. Были мутации российской государственности, в ходе которых перед православной церковью были поставлены новые, более амбициозные задачи. Теперь она охраняла не храмовое пространство, не строго определенную нишу религиозной жизни. Теперь она должна была освятить, оправдать, благословить агрессивную экспансию «русского мира» - в обмен на определенные привилегии, а может даже и без всяких наград, просто ради сохранения жизни.
Стоит напомнить, что российская православная церковь уже от начала своей истории была задавлена тесными объятиями государства. От нее осталось лишь одно название. По сути, это один из отделов КГБ, как его теперь не называй
Когда говорят, что в Украине ограничивают свободу российского православия, тем самым выражают полное непонимание того, как эта форма православия связана с российским государством и его преступной политикой. Данная религиозная организация не имеет никакой свободы от государства, никакой самостоятельности в принятии решений, и это делает ее структуры столь же опасными, как любые другие силовые структуры российского государства. Как суверенное государство Украина имеет полное право ограничивать влияние российского государства, осуществляемое под прикрытием (псевдо)религиозных организаций.
Итак, для того, что понять ситуацию с религиозной свободой в Украине, нужно исходить из того, что российская православная церковь – не жертва, а соучастник преступной политики российского государства. Cакрализация российского православия как жертвы, свободу которой нужно защищать, переворачивает все с ног на голову и обращает требования религиозной свободы против себя. Мифологизация российского православия как подлинного христианства отказывает всем другим традициям в праве на существование и свободу. Со стороны западных авторов это может быть наивностью, со стороны же российских пропагандистов – продуманной манипуляцией.
Так или иначе, наивность западного общества в отношении фейкового православия вредит интересам религиозной свободы. Можно предложить более общий тезис о том, что фейковые формы религиозности (а не такие любимые страшилки традиционалистов как секуляризм-либерализм-социализм-постмодернизм) являются основной угрозой религии и религиозной свободе, но я знаю, что его будет трудно вместить даже свободолюбивым американским протестантам-евангеликам.
Несколько лет назад я оказался невольным свидетелем того, как православный священник учил студентов американского меннонитского колледжа тому, что настоящая духовность осталась только в России и патриарх РПЦ – настоящий лидер мирового христианства. Примечательно, что это было во время, отведенное для молитвы и изучения Божьего Слова (Chapel time). Вместо Библии спикер открыл одну из книг патриарха Кирилла и просвещал студентов и преподавателей обширными цитатами из нее. Все мои коллеги по кафедре философии и религиоведения были очарованы услышанным. На поверхностную и при этом ожесточенную критику секулярного Запада и обмирщенного христианства они ответили оглушительными аплодисментами.
И вот к такому наивному и слабому западному христианству не могут не возникать вопросы: что с ним не так, где различение добра и зла, где опыт и мудрость веков, где духовная сила? Демифологизация исторических форм религии не может и не должна ограничиться одним российским православием (или так называемым «российским протестантизмом), она затрагивает другие церкви и международные организации (такие как Всемирный Совет Церквей). Возможно, именно поэтому Запад предпочитает выражать обеспокоенность и не при этом не делать никаких решительных выводов. Потому что признание российского православия фейковой формой религиозности ведет к тому, что мы начинаем задавать вопросы о себе: как мы могли обмануться, почему мы стали столь легкой добычей пропаганды, где мы свернули на путь бесконечных компромиссов?
Сегодня пришло время признать, что российское православие – это продукт мифотворчества. Но в зеркале этого фейкового православия мы видим недостатки наивного, беспечного, самодовольного западного христианства. Признать свои ошибки в восприятии российского православия означает признать долю своей ответственности за войну, а тем самым признать свою слабость, уязвимость перед злом и ложью. Пока что мы не видим примером столь глубокого самоанализа.
Миф о российском православии как исконном, традиционном, настоящем и непогрешимом является вызовом религиозной свободе – как других церквей и конфессий, так и собственных прихожан, ставших заложниками политического и милитаристского проекта под названием «русский мир». Более того, этот миф угрожает не только свободе своих и других, он угрожает самой идее религиозной свободы, извращая ее, доводя ее до абсурда, откровенно насмехаясь над ней. Так православная церковь благословляет российскую армию на «освобождение» Украины от «нацистов», именует захватчиков «освободителями» и тем самым дает им индульгенцию на все мыслимые и немыслимые преступления. При этом лицемерно обвиняет украинскую власть в гонении на каноническое православие. В этом посягательстве на свободу и глумлении над свободой российское православие выдает свой нехристианский, антихристианский характер.
Это ставит нас перед рядом вопросов методологического, морального и богословского характера. В плане методологии предстоит определиться, как быть с фейковыми формами религиозности: относить ли их к разряду «деструктивных культов и сект», классифицировать как «террористические организации» (или как «духовных спонсоров терроризма»), перевести в категорию политических партий или общественных организаций, или же пока оставить в списке религиозных организаций с особой пометкой, внимательно наблюдая за их дальнейшими мутациями? В моральном плане стоит вопрос о ситуации с религиозной свободой внутри российской православной церкви: если сами ее священники признаются, что им невыносимо тяжело оставаться там и они не могут ничего изменить, то что это говорит о моральном облике церковного руководства и всей организации; как церковь может проповедовать обществу о свободе, если внутри ее никакой свободы нет? В богословском плане необходимо ответить на вопрос о том, что представляет собой феномен российской православной церкви в контексте евангельского учения, исторического опыта церкви и экклезиологии как науки о церкви. Здесь предстоит дать объективную оценку церковного статуса того, что так гордо называется «православием».
Принадлежа духовной традиции евангельских христиан-баптистов, которые ценили прежде всего личные отношения с Богом, авторитет Божьего Слова и свободу совести, я давно уже сделал вывод, что российское православие не ценит ничего такого и потому не имеет признаков церковности. То, что там есть отдельные живые священники и общины, не меняет общего впечатления мертвости и апостасии. Такую оценку можно назвать субъективным мнением и не принимать во внимание. Но отношение российского православия к религиозной свободе – это то общественно заметное и последовательное проявление нетерпимости, которое говорит о многом. Война в Украине – это продолжение войны со свободой, которую российское православие ведет от начала своей истории. И эта готовность не только проповедовать против свободы, но и благословлять убивающих свободу и свободных людей, выдает фейковый характер российского православия и возлагает на него ответственность за войну.
© Михаил Черенков, 09.08.2023
Михаил Николаевич Черенков (укр. Михайло Миколайович Черенков, eng. Mykhailo or Michael Cherenkov, род. 27 мая 1978, Саратов) — украинский религиовед, религиозный и общественный деятель. Доктор философских наук, профессор. Вице-президент международной христианской организации "Миссия Евразия" (до 2015 года - Ассоциации «Духовное Возрождение»/Peter Deyneka Russian Ministries).
© Википедия
